Полвека про любовь

Именно столько насчитывает история верности народной артистки России Светланы Немоляевой своему родному театру - Маяковке


Когда в своей тесной гримуборной Светлана Владимировна садится к зеркалу, за ее кропотливой работой над лицом с настенных фотографий наблюдают Он и Она. Оба молоды, красивы, романтичны. Она - как, наверное, догадываетесь - Светлана Немоляева. Он - понятное дело - Александр Лазарев. Художественное присутствие себя, любимых, отнюдь не признак самолюбования. Дань любви и верности годам, которые подарили им преданную любовь к своему театру. Театру имени Маяковского. А ей уже без малого полвека. Самой актрисе в эти дни исполняется всего-то на 20 лет больше.

- Светлана Владимировна, в чем секрет вашей с Александром Сергеевичем потрясающей профессиональной верности?

- В том, что наш профессиональный путь начался в потрясающее время. Мы с Сашей - шестидесятники, и в наши 70 сумели сохранить неповторимый романтический настрой тех лет. Даже в смысле вкуса я очень консервативной стала - придерживаюсь классического облика того времени. В те времена абсолютно неважным было твое имущественное состояние. О нем задумывались, когда за заначенную трешку нужно было достать бутылку коньяка - чтобы за ней всем вместе собраться. Закуска значения не имела.

- Что же значение имело?

- Высокий интеллектуальный уровень - без скидок на веяния моды. Очень много читая, мы никогда не задумывались, было ли это хорошим тоном. Просто читали. Бегали по книжным магазинам в поисках "Мастера и Маргариты". Никто не придумывал такой "хороший тон", как ходить в Политехнический, читать Евтушенко или петь Окуджаву. Они вовсе не считались культовыми - были просто поэты и барды. Мы с гастролями и на заводы, и в колхозы, и в армию ездили - реакция зала была везде одинакова. Люди жили будто на одном дыхании, на одном уровне восприятия и отклика душевного.

- Вот вы сказали: "собраться". Слово сродни "братству". А ведь именно особое молодежное братство создал в театре Николай Павлович Охлопков.

- Из него в театре остались сейчас только мы с Сашей и Игорь Охлупин.

- А попали в театр, по-моему, совершенно случайно...

- Приятель по "Щепке", узнав, что Охлопков набирает молодежь, попросил ему подыграть в сцене из "Укрощения строптивой". Мы абсолютно не подходили для ролей, и Николай Павлович смеялся до слез, а потом сказал: "Ты - смешная, но роли должна играть драматические. Нервные. Сможешь - возьму". И взял. Но не просто в надежде, что из меня что-нибудь получится. В те времена принимать актера полагалось сразу в штат и полностью за него отвечать. Поэтому Охлопков был архивыборочен. И вместе с Сашей, с которым мы, кстати, в один и тот же день показывались, взял нас на постоянные амплуа. Сашу назначил "героем", а меня - инженю-кокетт - молоденькой милашкой, еще не дотягивающей до героини.

Вот на этой фотографии мне уже тридцать, я уже Шурика родила. А в театр пришла в 22 и была абсолютной девочкой - пухленькой, кудрявенькой. Меня даже на улице девочкой называли. И вот таких Охлопков взял - и - представляете! - дал сыграть все. Притом что рядом были великие актеры - Карпова, Орлова, Толмазов, Свердлин. А Охлопков стал заниматься нами. Как великий человек он умел верить.

- Так, как в вашу Офелию поверил? Которую в первоначальной постановке "Гамлета" в 54 года от роду играла Мария Ивановна Бабанова - ваше божество.

- Марию Ивановну я впервые увидела, когда мне было 14 лет, - в "Тане" Арбузова. Она вышла на сцену, а у меня по спине мурашки побежали - до сих пор помню это ощущение. Офелию Мария Ивановна действительно играла в 54 года. Очень не хотела. А Охлопков ее уговорил. И она сыграла фантастически! Рассказывают, что однажды на репетиции Николай Павлович молча встал из-за режиссерского столика, поднялся на сцену, встал перед Марией Ивановной на колени, поцеловал ей руки и молча вернулся в зал. Потрясающий был режиссер!

- Про другого потрясающего режиссера расскажите - Андрея Александровича Гончарова. Иначе как звездным часом не назовешь вашу роль в поставленной мастером пьесе "Трамвай "Желание".

- К этой работе, как и к своей работе вообще, я отношусь не как к подвигу, а как к подарку с небес. Но сказать, что в "Трамвае" мне было безумно трудно - значит, ничего не сказать.

- В каких случаях отменяете спектакль?

- Практически никогда. В молодости мне в театре даже говорили: "Господи, хоть бы ты заболела когда-нибудь". И я про себя повторяла: "Господи, хоть бы мне заболеть когда-нибудь". Но никогда не болела.

- В спектакле "Смех Лангусты" вы играли великую Сару Бернар. Ей 77, она была больна и чувствовала себя уже на пороге...

- Ну, я-то надеюсь еще пожить!

- Не сомневаюсь. Но не об этом. Ощущая себя на пороге, Бернар хочет, чтобы молодой автор, приславший ей пьесу, сделал героиню моложе. А в финале, прихорашиваясь, мужественно произносит: "Надо жить, а не ждать смерти!"

- Я тоже считаю, что надо жить!

- Что для вас это значит?

- Моя работа. Театр в этом смысле совершенно фантастическая среда обитания. Даже в чисто физиологическом смысле. Например, мне на сантиметр, на килограмм нельзя поправиться, поскольку все мои костюмы сшиты под корсет.

- Что для этого делаете?

- Ничего, если чувствую, что поправляюсь, стараюсь меньше есть. Вообще-то возраст ощущается не от количества морщин. Вот по многим моим сверстникам чувствую: осел человек, все прилечь норовит. Меня же театр заставляет в напряженности, подтянутости жить.

- И в то же время, извините за бестактность, в подчинении. Имею в виду отношения актеров и режиссеров. Вы готовы простить режиссерский диктат во имя его таланта?

- И прощала. От Андрея Александровича Гончарова мы с Сашей такие чудовищные оплеухи терпели! Однажды дело дошло даже до заявления об уходе. Но мы вовремя одумались, поняв, что совершили эмоциональную глупость. Безусловно, талантливому человеку надо уметь подчиняться: все равно только он подскажет верный путь. И я очень благодарна судьбе, что наш театр возглавил Сергей Николаевич Арцибашев - преданный продолжатель классических традиций Маяковки.

- Сергея Николаевича выдвинули на соискание премии Союзного государства. А что связывает вас с дружественной республикой?

- На днях вернулась из Минска с озвучивания фильма Ростислава Янковского "Идеальная жена". Часто снималась на "Беларусьфильме". Не говорю уже про многочисленные гастроли в этот милый гостеприимный край. Здесь какое-то все родное, семейное. Мне как человеку "старорежимному" кажется, что все наши постсоветские "разводы" - какие-то игрушки детские. Ну, не смешно ли, что на границе с Украиной таможенник сначала просит у тебя автограф, а потом внимательно паспорт изучает...

- Не обидно, что ваша киносудьба сложилась не столь безукоризненно, как сценическая? Хотя Эльдар Рязанов, увидев вас в пьесе "Родственники", наградил высочайшим для актера сравнением "Чаплин в юбке". Почему ваш с Рязановым кинослужебный роман не сразу сложился? На главную роль в "Гусарскую балладу" не взял, в "Иронию судьбы" - тоже...

- Да, моя судьба в кино сложилась не так удачно. После дебюта с Ольгой в "Евгении Онегине" никто не снимал. А то, что Рязанов не взял меня на Шурочку Азарову, так и правильно сделал. Я была такой уж девочкой, что мальчик из меня ну ни за что бы не получился! Кстати, и Саша тоже на роль поручика Ржевского не подошел.

С "Иронией судьбы" не получилось потому, что мне безумно хотелось, чтобы получилось. Увидев меня в "Родственниках", Эльдар Александрович пообещал, что обязательно будет меня снимать. И сделал все, чтобы сдержать обещание. Восемь проб дал. Но на первой же пробе я оробела - испугалась, увидев пьяного в своей квартире. "Света, - сказал мне Эльдар Александрович, - видит Бог, как я хотел тебя снимать. Ну, можно хуже, но трудно".

- А самый первый кинодебют помните? Ведь сам Григорий Александров вас снимал - в фильме о VI Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве. Вашим партнером был Кирилл Столяров, сын знаменитого Сергея Столярова, героя александровского "Цирка".

- К Григорию Васильевичу меня мама, звукооператор, привела. Она с ним дружила. Александров меня с детства знал, говорил, что я похожа на Любочку Орлову. А потом, после выхода фильма, мы с Киркой себя на спичечных коробках увидели. Вот это и запомнилось: как спички с моей физиономией продавали. Получилось, что в кино больше всего в детстве снималась. Мой папа, кинорежиссер, нас с братом Колькой часто в массовки брал. Два слова Кольке давал сказать, одно - мне.

- Николай Немоляев - известный кинооператор. Родители - киношники. Дядя - актер Театра Революции, так прежде называлась Маяковка. Муж - актер. Сын - актер. И все незаурядны. Наверное, среди талантов профессиональных есть и особый - династический. Талант преемственности. Тот, который не просто генами передается - воспитывается. Не так ли?

- Безусловно. Но тем не менее я никаких специальных усилий не прилагала к тому, чтобы Шурка пошел по нашим стопам. Он просто рос, что называется, "под ногами у актеров": в моей гримерке уроки делал, на гастроли с нами ездил. А в 12 лет дебютировал в роли Феделямина в "Леди Макбет Мценского уезда" с Натальей Гундаревой.

- В пятилетнем возрасте на вашей родной сцене дебютировала и ваша внучка Полина.

- Поскольку в Полинке есть четвертушка армянской крови, мне показалось, что ей очень подходит роль дочки Нельсона и Гамильтон. Вот я ее на сцену и притащила. Сейчас Полина - первокурсница ГИТИСа.

- Ваш внук, семилетний Сережа, назван в честь отца Александра Сергеевича, профессионального художника. А что знают внуки о своих одаренных прадедах?

- Внукам рассказываю, что знаю. Но себя корю, что знаю мало. Моя фамилия, например, говорящая. Отец происходил из древнего старообрядческого рода. Немоляева - от "не так молящиеся".

- Светлана Немоляева, сидящая сейчас перед зеркалом в гримуборной, чувствует себя в этих стенах так же уютно, как Светлана Немоляева, смотрящая на нее с портрета?

- Прежде всего чувствую свою востребованность, нужность... А потом, знаете, как люблю просто подниматься именно по этим ступенькам, именно в свою гримуборную!

Елена Калядина, Москва

"Российская газета", № 306, 12 апреля 2007 г.